«… если оно и было не так, то могло так быть».

(П. А. Вяземский)

«… на то и призвание поэта, чтоб, из нас же взять

и нас же возвратить нам в очищенном виде».

(Н. В. Гоголь)

Можно согласиться с тем, что жизнь (по крайней мере посюсторонняя) даётся человеку один раз. Но стоит добавить, что за этот раз мы проживаем множество жизней. Внутренние и внешние кризисы способны перевернуть и качественно изменить любую судьбу и наложить резкий отпечаток на «изначальную» личность.

 

Евгений СТОЛОВ, основатель и художественный руководитель театра «Молодой человек»

А если удаётся обойтись без них, остаётся в силе множество других вариантов: пережитые нами несбывшиеся мечты, надежды и страхи, не случившаяся любовь и неутолённая ненависть, нереализованные планы и утраченные шансы, многократные «а вот если бы…то…» и т. д. Эти «потенциальные», «зародышевые» ответвления от «настоящей», «магистральной» жизни подобны «второй реальности», которую нам предлагает искусство. Эмоционально проживая несбывшееся с нами, но случившееся с другими, получая в этих проживаниях возможность увидеть себя глазами этого Другого, мы ищем смысл, необходимый нам для определения наших целей и своего места в социуме. Смысл, который как раз и брезжит в смещениях, зазорах и перекличках между воплощающимся и рудиментарным (реальным и потенциальным). Здесь же – в этих смещениях – мы обретаем новый духовный опыт и силы для его освоения. Театр (искусство вообще), настаивая на примате второй реальности («могло так быть»), хранит следы «последней волны антропогенеза», повторяющегося в отдельном человеке.

…сижу – переживаю…

Следует объяснить причину появления этого немного затянувшегося предисловия. Часто ли вы, уважаемый читатель, встречаетесь с людьми, которые не только задумываются над самым главным – смыслом (подчеркну – не над содержанием, а именно смыслом) – своей жизни и работы? Думаю, что не очень. А вот муниципальный театр «Молодой человек» вынес слово «смысл» в заглавную рубрику своего сайта: «О театре. Смысл театра, актёры, контакты». Подозреваю, что не без участия, а скорее всего, по настоянию основателя и художественного руководителя театра Евгения Столова (ЕС), в лексиконе которого слово «смысл» и его производные – из самых весомых. А когда люди говорят о самом главном, к ним стоит прислушаться и попытаться понять. Итак, ЕС:

Подойти (актёру – В.Ч.) к публике – большая проблема. Ты боишься публики, публика – тебя. Мы преодолеваем этот страх через игру. Здесь и происходит их (актёра и зрителя – В.Ч.) встреча: каждый самостоятелен, никто друг другу не навязывается, но появляется общее смысловое и эмоциональное поле.

Это же не только про преодоление страха, возникающего у актёра и зрителя в момент, когда исчезает дистанция между сценой и залом. Это ещё и про совместное освоение возникшего общего смыслового и эмоционального поля, на которое оба вступают, про узнавание себя через Другого (актёр – в зрителе, зритель – в актёре), обживание его и привыкание к нему.

У ЕС это выглядит так:

Есть бытовое: вот, сижу – переживаю. Это не то. Случилось со мной что-то, я с этим хожу, хожу… А потом вернулся к жизни, но у меня что-то накопилось. Опыт какой-то: я пережил что-то и теперь знаю, что это и как оно проживается. А значит, могу и перед зрителем, вместе с ним ещё раз пережить.

Поэтому актёр у ЕС становится для зрителя проводником по этому полю: он-то на репетициях исходил это поле вдоль и поперёк, не раз пробовал пережить предлагаемые смыслы и эмоции, освоить их и освоиться в них. Набрался опыта и теперь – на спектакле – предлагает мне – зрителю: «А давай сделаем это вместе. Может быть, у нас получится». «Может быть», потому что тут важна и моя мера готовности и способности к совместному проживанию предлагаемых событий, к со-бытиЮ в заданных условиях. Но о зрителе ЕС позже. А пока:

Играть – и никаких гвоздей!

ЕС настаивает на том, что его театр – игровой, и отделяет его от «психологического», «физиологического» и прочего. В самом первом приближении разница между театром ЕС и другими открывается в его ответе на вопрос, для чего ему вообще нужен театр:

Хотел бы я увидеть человека, который занимается своим делом и способен ответить на этот вопрос. На него можно ответить, если ты делаешь полезные вещи. А если внеполезные – когда речь идёт о смысле? А он же штука такая… получается… и живёшь. Я 12 лет проработал инженером – я знаю.

Тут опять в центре «смысл» – «штука» не только внеполезная, то есть неовеществимая, неконвертируемая, лишённая прагматического содержания, но и вербально невыразимая, постоянно ускользающая от нас. Что-то отдалённо напоминающее отношения между Винни-Пухом и мёдом: «Всякая вещь – или есть, или нет, – А мёд (я никак не пойму, в чём секрет!)… Мёд – если есть, то его сразу нет!».

Непредрешённость – вот гвоздь, на котором держится игровой театр ЕС. Отсюда его открытая нелюбовь к театру, в котором всё задано заранее: к «концепциям» (в них нет смысла – одно содержание), психологизму (это когда «чувства играют, всё в клочья, а друг друга не слышат») и злободневности (это «чтобы зритель ходил и деньги отдавал»). Выбрав время, можно часами стоять у картины, по нескольку раз возвращаться к книге или к художественному фильму: смотреть, читать, думать, переживать. На худой конец – сходить в театр, где «положённый час приливам и отливам». Театр ЕС – это игра здесь и сейчас, которая случится или не случится, получится или не получится, потому что слишком много переменных в её формуле. Игра с желаемым, осознаваемым, но непредсказуемым результатом и неочевидной «моралью», когда

В каком-то хорошем смысле актёрам не важно, что играть.

Для профессионального режиссёра и художественного руководителя профессионального театра позиция рискованная: кроме всего прочего не стоит забывать, что живут-то они на деньги налогоплательщиков. Пусть это и «не совсем деньги», но всё-таки… К чести ЕС надо сказать, что его риск оправдан: игра всё-таки случается чаще, чем не случается. И чтобы она случалась при очевидном дефиците актёёров той кондиции, которая ему необходима, ЕС однажды отодвинул в сторону всю постановочную работу, потому что

 

 

Система бьёт класс

Между актёром, «играющим чувства», «концепции» или «архетипы», и актёром, способным вместе со зрителем играть в проживание некоего события (способным к со-бытиЮ), огромная разница, и требования к ним совершенно разные. Первому достаточно усвоить режиссёрский «концепт», выучить слова и произносить их в очередь с другими актёрами. И тогда весь творческий процесс сводится к репетициям спектакля.

Из сказанного выше очевидно, что такой подход ЕС не устраивает:

Это интересная история. Одна из важных в моей жизни. Однажды я понял: что бы ты ни выдумывал, если актёр недостаточно подготовлен (хотя если совсем застроить формы, то он и не нужен), всё рассыплется. Надо заниматься школой.

Говоря о школе, он идёт от аналогии:

Средневековое сознание – это когда занимались конкретными вещами и мастерство передавали из рук в руки. А потом наступило Новое время, появилась наука, система. А система – вещь достаточно жёсткая. И эта жёсткая вещь называется школой. Ею надо владеть.

Как проходят занятия в этой школе, лучше увидеть своими глазами: ЕС сделал то, на что редко кто отваживается, – открыл репетиции для зрителей. Я побывал на одной из них. Там из ничего, из шуточек, пересмешек, подначек и словесных перепалок вдруг рождается нечто – нужные ЕС и органичные для актёра интонации, выражения лиц, эмоции, естественная последовательность… нет, не слов, а больше, чем слов – откликов друг на друга, когда партнёра не обязательно видеть и слышать, потому что он ощущается, он и ты уже схвачены и управляются общим смысловым полем. И тут уже действительно не важно, что играть, потому что в этом состоянии можно сыграть что угодно. Смогут так в любом другом из наших театров? Не уверен.

Если описывать этот «урок» далее, то пойдут крайне специфические и, откровенно скажу, для меня мутные понятия: «доиграл» – «не доиграл», «скапливается» – «не скапливается», «вертикаль набирайте!» и т. д. Эта часть кухни, кроме актёров и художественного руководителя, вряд ли кому-то нужна и интересна: «Из какой-то деревяшки, из каких-то грубых жил, Из какой-то там фантазии…». Тут главное – «в душу к нам проникнуть и поджечь». И ведь получается! Не раз за разом, не всегда в полном объёме, но когда получается,

за этим стоит такая свобода! Когда ты всем этим владеешь, когда потенциал… Вот тогда и получается и-г-р-а-ю-ч-и.

Это уже не ЕС, а Сергей Шувалов. Он окончил режиссёрский факультет Театрального института им. Б. Щукина, работал в Кинешме, приехал в Ижевск, посмотрел несколько спектаклей в «Молодом человеке» и сказал:«Я хочу всё это пошагово». И теперь проходит школу ЕС и играет в его спектаклях. В лучшие минуты –«и-г-р-а-ю-ч-и». Как и Евгений Романов, который посмотрел спектакль ЕС по Достоевскому, забыл про него, окончил Пермский институт искусства и культуры, отслужил в армии, попробовал себя в одном из ижевских репертуарных театров и вдруг вспомнил давние впечатления, ещё раз побывал в «Молодом человеке» и решил: «Хочу так, как здесь актёры существуют. Сюда хочу». А хотят «сюда», хотят «так существовать» не только актеры, но и зрители, поскольку тут для них

Хлопочут и придумывают всякие штуки

Я с трудом смог добиться от ЕС внятного ответа на, как мне казалось, простой вопрос: «Так чего же вы в конечном итоге хотите, чего добиваетесь?». Сначала шли какие-то общегуманитарные рассуждения:

Сейчас у нас с вами такой возраст (это намек на своё приближающееся 70-летие и мои – тоже совсем не юношеские – годы – В.Ч.), что ты понимаешь, насколько важно для человека нормальное общение. В этих точках и происходит что-то самое важное. Человеческое что-то.

С человеческим как самым важным я соглашался, но мне как-то не хотелось принимать его геронтологическое обоснование: и название театра ему противоречит, и состояние самого ЕС, вовсе не похожего на человека, который собирается подводить итоги «большого жизненного пути». Ближе к истине мне показался другой вариант ответа:

Думали мы, думали, чего это такое делаем, и придумали: «Мы делимся (со зрителями – В.Ч.) своим интересом». Если этот интерес взаимный, то значит мы наконец-то повстречались и не зря время провели.

Такое объяснение уже можно подпереть пусть несколько поблекшим, но остающимся в силе авторитетом Николая Гавриловича Чернышевского с его теорией «разумного эгоизма»:

Видишь ли, государь мой, проницательный читатель, какие хитрецы благородные-то люди и как играет в них эгоизм-то… они, видишь ли, высшее своё наслаждение находят в том, чтобы люди, которых они уважают, думали о них как о благородных людях, и для этого они… хлопочут и придумывают всякие штуки… честные, полезные для других.

С 1991 г. (год создания театра) «всяких честных и полезных штук» для сцены, улиц и площадей города ЕС придумал много. Не поленитесь, загляните на сайт Театра «Молодой человек» – там они все поименованы, как и полученные за них награды. Но и в этом варианте ответа мне слышалась неизменно присущая ЕС ирония и самоирония: он же любит «играть себя», сдвигать свой образ и наблюдать за тем, как мы на эти сдвиги реагируем. Вот и пришлось комментировать его ответ ироничной же цитатой из романа «Что делать?».

Но в какой-то момент он всё-таки проговорился:

Мы даём зрителю возможность поучаствовать в творческом процессе: мы вместе что-то делаем. Было время, когда мне показалось, что я понял, в чём притягательность Пушкина. Читаешь его, и кажется, что и ты можешь быть таким, как он. Он из тебя вытаскивает художника. Потому и люди к нему тянутся.

«Потому и люди к нему тянутся»! Вот один из примеров того самого (само)иронического сдвига, который есть бегство даже от тени пафоса. А нам-то чего от него бегать? Мы прямо скажем: ЕС действительно «вытаскивает» художника и из актёра, и из зрителя. Вынесенные в эпиграф цитаты из Вяземского и Гоголя посвящены именно Пушкину, и их объединяет мысль о том, что художник в своём творчестве трансформирует мир и человека из его сущего содержания в дОлжное и предъявляет нам нас в виде, «очищенном» от случайного, второстепенного и сиюминутного. На другом языке это выражается так: новые смыслы, которые брезжат, мерцают в зазорах между тем, какой я есть, и тем, каким я мог бы стать по мнению художника (в нашем случае – ЕС), всегда тянутся к божественном замыслу обо мне. Это не значит, что ЕС знает содержание замысла: он знает о его существовании и умеет приоткрыть путь к нему. Этого более чем достаточно – недостаёт тех, кто обладает таким знанием и таким умением.

Поэтому и публика, которая ходит на его спектакли и вообще в Театр «Молодой человек», не очень любит другие наши театры: для неё, для её ума и души там мало или вовсе нет работы и пищи.

У философа И. П. Смирнова есть замечательное наблюдение: «Из всех животных человек – самое необучаемое, ибо самое автономное существо. Как раз поэтому он возводит наставничество в искусство и закладывает педагогику в фундамент того особого мира, который называется социокультурой».

Кажется, мы добрались до смысла жизни и работы ЕС.

 

 

Эта статья задумывалась как юбилейная: 5 октября Евгению Вадимовичу Столову исполнилось 70 лет. Но он так поглощён театром и так любит (само)иронические смещения, что он либо сыграет юбиляра, либо пошлёт «круглую дату» куда подальше. Вот мне и пришлось учитывать эти заданные им обстоятельства. А высшая его цель ещё впереди:

Нам бы как-то так играть, чтобы люди уже не могли не ходить в театр.

Спасибо Вам, Евгений Вадимович, и – удачи!

 

Литературовед, кандидат филологических наук, член Союза писателей России