Министр культуры и туризма УР, ранее — министр по делам молодежи УР, баянист, гитарист, балалаечник, режиссер, актер, отец, муж, сын и полугодовалый дедушка. Владимир Соловьев дал эксклюзивное интервью журналу «Репутация в жизни». 

 

Мы с Машей зашли в крыло здания, где находится Министерство. Огромные двери, метра четыре в высоту. Есть и маленькие в проемах, где были большие. Пришли чуть пораньше, ждем в приемной. Сидим, оглядываемся, мне страшновато.

Из одной двери с табличкой «Заместитель министра» вышла заместитель министра. Поздоровалась со мной. Повспоминали, какие были замечательные спектакли в прошлом году, когда мы сидели в жюри на театральном конкурсе УдГУ, посмеялись. Ушла к министру с документами. Из соседней двери с такой же табличкой вышел другой заместитель министра. Поздоровался, улыбнулись друг другу. Я спросил, как поживает его сын, внуки: «Все хорошо, растут». Тоже ушел с документами.

За пять минут, что мы ожидали встречи, мимо пронеслось ещё несколько человек с документами категории: «нужно срочно подписать для Москвы».

Быстрым шагом вышел Владимир Михайлович Соловьев. Без пиджака и галстука. Сказал, чтобы мы заходили. Я заметил, что мы думали пойти в кафе. Он предложил посидеть в его уголке для гостей и обещал угостить чаем из иван-чая. Ну, раз есть травяной чай, тогда остаюсь.

Пока мы рассаживались и настраивали аппаратуру, Владимир Михайлович хлопотал над чаем. Заварил (почему-то) в турке, разлил по чашками, добавил рафинада в сахарницу. Накладывал по-одной, щипчиками. От сахара мы отказались, раз уж есть шоколад. Сели, откусили по конфете, отхлебнули.

 

Уголок для встречи гостей. Большой шкаф с кружками. В коллекции около шестидесяти штук. На верхней полке зеленая фуражка погранвойск. На стене — картина от Никаса Сафронова. Подарил автор прошлой весной. В углу штурмовка с нашивками стройотрядов. На ней десятки армейских значков за отличие в боевой подготовке. На все есть документы в нагрудном кармане штурмовки. Коллаж от сотрудников и коллег с вырезками, фотографиями и маленькими шоколадками. На столике открытые коробки с «птичьим молоком» и с каким-то шоколадом.

 

.— У вас часто берут интервью?

— Сейчас реже. После назначение на пост министра культуры и туризма, всем было интересно, кто такой, откуда. Но больше задавали вопросы производственного характера.

 

— В начале своей карьеры, вы работали режиссером в Удмурт-Тоймобашском доме культуры. Какие спектакли ставили?

— Дипломный спектакль был у меня «Батрак» по Михаилу Петрову. В спектакле играли, в основном, учителя из сельской школы. Хороший спектакль получился. Но, раз он дипломный, я сдал его, а сам уехал на учебу, проката не получилось.

В 1984 году, когда я получил диплом и вернулся на родину, поставил второй. Тогда развернулась антиалкогольная программа. Мы нашли пьесу Игнатия Гаврилова «Кучыранъёс» («Совы»), переделали под тему антиалкогольной борьбы. Очень актуальная и живая получилась комедия. В течение лета раз двадцать выезжали с постановкой в сельские дома культуры Алнашского и Можгинского районов.

 

 

Я тогда себе и другим хотел доказать, что лето — это не время, когда нужно прекращать клубный сезон. Очень много студентов, молодежи, которые без дела. Важно суметь их сплотить какой-то интересной постановкой. Как и актеров, так и зрителей. Наверное, это был самый интересный период в жизни. Своими руками и творчеством делал дело, и видел результат.

У нас в Доме культуры был вокально-инструментальный ансамбль. Я играл на бас-гитаре. Все дискотеки у нас не под магнитофон проходили, а под «живую» музыку.

 

— А играли кого? Антонова?

— Да, в основном, его. Удмуртские песни тоже пели (поёт)

«Берен вай сюлэмме, берен вай сюлэмме, мусо ныл,

Яке сёт аслэсьтыд, яке сёт аслэсьтыд тон мыным».

(хлопаю) Вот такие песни мы пели. Люди специально из многих деревень приезжали, потому что это была не простая дискотека в обычном понимании, это был полноценный концерт по субботам.

Ходили, конечно, звездами. Нас узнавали, пальцем показывали: «Смотри, вон Соловьев идет». Тогда часто на баяне играл ещё, сейчас реже получается. У меня тут в шкафу баян стоит, периодически беру и играю.

 

— Вы в кабинете на баяне играете?

— Конечно! Не знаешь, что у меня баян тут стоит что ли? (встает, открывает шкаф с кружками, показывает баян) После работы, когда народ уходит, я достаю и играю, иногда пою.

 

— А коллеги не смотрят косо?

— Мне друзья говорят, что за время работы министром я нисколько не поменялся. Я им отвечаю, что я не должен меняться от должности. Я тут временно. Сегодня я министр, завтра могу быть просто работником культуры или безработным. Это жизнь, поэтому к должности я отношусь философски. Напоминаю себе каждый день, то что я, в первую очередь, отец, муж, сын, брат и просто мужчина.

Была одна история, после назначения меня министром по делам молодежи. Один из коллег тихонько мне сказал: «Володя, ты теперь министр, ты так быстро больше не ходи. Теперь ты по другому должен ходить». Я ответил, что от назначения походку менять не собираюсь.

А второй сказал: «Ты больше публично на баяне не играй. Теперь нельзя уже». Я удивился: «Не матерные же песни пою». На баяне я играю песни Николая Постникова. Светлые, красивые, философские песни, которые заставляют думать, плакать, настраивают на позитив.

 

 

— Кто для вас является ориентиром, на кого вы равняетесь?

— Я считаю, что любая встреча, любой удачный или неудачный визит, концерт, спектакль, командировка — это материал для изучения, анализа и для принятия решений. В режиссуре есть такое понимание «действие». Любое действие состоит из трех составляющих: анализ — принятие решения — само действие. Когда все совпадает, тогда есть результат.

Сейчас снова читаю Чингиза Айтматова. В новогодние праздники «Плаху» перечитал. Я познакомился с этим произведением после института, восприятие совершенно разное. Книга — это пища для мозгов. В моей чиновничьей должности полезно не замыкаться только на профессии. Нужно и на улицу «выглядывать».

 

— А вы семейный человек?

— Семейный, конечно. Но сложно из-за работы. На главную прихожу около 8-9 вечера. У меня же вечером мероприятия, я должен быть на них.

У меня две дочери. От старшей дочери, ей двадцать семь, уже внучка есть, вчера шесть месяцев исполнилось (от души поздравляю и пожимаю руку). Она всем радуется, но, кажется, (скромно улыбается) что моему приходу — больше всех.

 

 

Младшей дочери шестнадцать, учится в гимназии. Года три тому назад пришел поздно домой, она уроки делает. Настроение хорошее, спрашиваю: «Как жизнь, все нормально? Папа у тебя хороший, да ведь?» Она ответила: «Не очень». Я спросил, в чем дело. Дочь расстраивается, что видит меня очень редко: только рано утром или поздно вечером. Меня это зацепило.

Стараюсь теперь быть чаще дома. Отдыхаю только вместе с семьей. На лыжах иногда ходим кататься. В санаторий ездим. Летом на велосипедах в парке Кирова катаемся. Иногда в кино хожу с семьей. Но интересы дочери надо поддерживать.

 

— Только осознание, что дочь отдаляется, заставило думать о семье больше?

У нее такое отношение к этому вопросу возрастное, но сейчас все чаще я возвращаюсь к мысли, что я семьянин, отец. Для кого-то моя должность — это мечта всей жизни. Для меня это не было мечтой, я даже не думал, что когда-то меня сюда назначат. Это большой труд и огромная ответственность.

  

Родители Владимира Соловьева. Папа был главным бухгалтером колхоза-миллионера «Прогресс», вел дневники, открыл музей в деревне. Он почетный гражданин Алнашского района УР. Выпустил книгу девять лет назад о деревнях и их жителях, которые находились на территории колхоза «Прогресс». Мама работала продавщицей в магазине. Оба на работе целыми днями.

 

— Как вас в детстве мама называла?

— «Пие» («Сынок»). И не только мама. У меня четыре старших сестры, я самый младший в семье. Даже сестры ко мне обращались «пие».

У родителей не хватало времени на ведение большого хозяйства. У нас с сестрами было распределение работы. Например, прихожую я мою, кухню —сестра младшая и т. д. Дрова пилили вместе, кто-то заносил. Наверное, за счет этого и воспитывалась ответственность и трудолюбие.

Однажды я не успел сделать свою часть. Рано утром, в семь часов до школы, пришлось мыть сени. Что смеешься? Да, мыл (смеемся вместе) Заходит учительница. Чего она заходила тогда? Но до сих пор, встретив меня, напоминает, как она удивилась, что я в семь утра мою полы. А это было не наказание, а выполнение обязанностей. В наказание посылали полоть огород — сорняки росли лучше картошки.

Я комплексовал из-за того, что у меня женское воспитание. Четыре сестры дома. Три одноклассницы — соседки в школе играли со мной больше, чем с остальными парнями. Чтобы себе доказать, что я нормальный мужчина, реальный пацан (смеется), после института в октябре призвался в армию.

Причем, летом, чтобы снова себе что-то доказать, я устроился помощником комбайнера. Месяц работал в самое пекло. Мне говорили: «Ты в армию собрался, зачем тебе эта должность помощника нужна? Рано встаешь, поздно возвращаешься». Наверное, была возможность «отмазаться» от армии, но даже мысли не было, что я останусь дома.

Как Владимир Соловьев служил в армии. Служил в Даурии, в Забайкалье. В пограничные войска брали не всех, отбор жесткий. Учебку прошел, был стрелком. Потом служил музыкантом, играл на альте в духовом оркестре, на балалайке в струнном. Остаток дослуживал техником Дома культуры. Это прапорская должность. Было очень много ребят из Удмуртии. Даже некоторые офицеры по-доброму говорили: «Ох, оккупировали Даурию удмурты». Ребятам приятно.

 

— А в школе были проблемы со сверстниками?

— Нееет (машет руками). Для родителей я был, наверное, самым удобным ребенком. Хорошо учился, был во всех кружках, до которых мог дотянуться. Даже прорвался, пусть со слезами, в духовой оркестр школы. Через старшую сестру упросил, чтобы меня включили в состав. А я маленький ещё был, там постарше ребята играли. Но слух и чувство ритма были. Дали барабан. Двое парней его таскали, а я стучал.

Потом был струнный оркестр. Работал председателем совета отряда, председателем совета дружины, секретарем комсомольской организации школы. В волейбол, баскетбол играл. Хотя, рост — не очень, но мне нравилось.

 

— Какие черты вы переняли от родителей?

— Сложно сказать. Из нехороших черт, наверное, вспыльчивость. Когда я вступал в партию, в характеристике было написано примерно так: «Бывает эмоционален». Когда это прозвучало на приеме в члены парткома бюро района, секретарь парткома возмутился: «А кто сказал, что это плохо? Это индикатор ответственности человека. Если он будет молчать и не будет реагировать на вещи, которые ему не нравятся, это будет равнодушием». Я запомнил этот отмаз (хихикает), и иногда использую по сей день.

 

 

Ещё одна черта — я очень закомплексованный, скромный, стеснительный человек. Никак не удается скрыть комплексы из детства. Но меня выручает то, что я заканчивал театрально-режиссерское отделение. Если после встречи с людьми обо мне остается ощущение открытого, раскрепощенного человека, это значит, что у меня был хороший педагог по актерскому мастерству.

Я по натуре человек не публичный. Хотя, судя по биографии, вся моя работа связана с выступлениями. А куда деваться, раз у меня должность такая? Но любое выступление — это большая ответственность. Слово не воробей — не поймаешь. Поэтому всегда возникают сомнения и внутренний зажим.

 

— У нас заканчивается час, который вы выделили. Последний любимый вопрос — кем вы хотите стать, когда вырастите?

— Не знаю, получится ли в пятьдесят четыре года кем-то стать. Вот кем остаться — это большой вопрос. Остаться хочу порядочным, ответственным человеком. Я не согласен с утверждением, что политика «грязное» дело. Политику делают люди. Если бы каждый участник процесса подходил к делу не только в позиции «я так решил», а с позицией «как для большинства людей это решить», было бы здорово.

Я никогда не ставил свои интересы превыше всего. Никогда не гонялся за супер-зарплатами. Говорят же, до сорока лет не разбогател, тебе это не грозит. Мне — не грозит. Мы не ценим того, что имеем. К сожалению, часто понимаем об этом только на отпевании в церкви.

Наверное, из этих разрозненных вещей и состоит человечность. Миссия культуры в этом и заключается — возвратить нас к тем истокам, откуда мы вышли. Из-за разных причин мы забыли что-то важное.

Я человек верующий, хожу в церковь. Когда матери не стало двадцать два года назад, я приходил в церковь и просто ставил свечку. И успокаивался. Сейчас я жалею за слова благодарности, которые не высказал своей матери. Когда я ставлю свечку, я исполняю долг, совесть немного становится чище.

Мы обязаны всем: родителям, педагогам, руководителям, соседям, семье. Мы живем в обществе, и говорить, что я один самый талантливый и умный, некорректно. Мы формируемся из той среды, где мы находились. Научиться благодарности — тоже искусство.

 

Мы вышли из кабинета. Владимир Михайлович снова навис над пачкой документов, которых на столе секретаря за этот час накопилась немалая стопка. Когда мы оделись, от оторвался от бумаг. Пожал мне руку, а Маше дал «пять». И ушел к себе быстрым шагом.